Никита [ИАКИНФ] Бичурин - Письма

Но тревоги его были напрасными. Хотя тогда поэтическая душа молодого человека разрывалась от семейной трагедии (после внезапной смерти своей жены отец Бичурина ушел в монастырь, тем самым для Никиты навсегда потух родной ему очаг), но вперед манила загадочная жизнь и романтическая судьба. Быть может, эта та самая дорога, которая может привести к Храму? За спиной он чувствовал теплоту взгляда почтенного Старца. «Иди!— Его коль хочешь зреть» — наставлял голос сзади. Отбросив все сомнения, вчерашний юноша рванулся вперед. А там...

2. Время поисков

«Мысленные очи» выпускника академии зрели дальше пределов сельских приходов и округов. Он был рожден для большого полета, что требовало соответственной высоты. Пути скорейшего достижения необходимой высоты ему были известны. Его знакомый по семинарии К. Троепольский в 1798 г. постригся в монахи и уже через шесть месяцев стал ректором академии, а через пять — епископом! Такие же успехи сделал близкий друг Бичурина А. Соколов, вскоре после пострижения став ректором академии. Мирских соблазнов было много, и наш земляк, тогдашний учитель академии, поддался им. Оценивая данный факт, не следует забывать, что в те годы главной целью Бичурина являлось христианское просвещение народов. Достигнув сана епископа, он вырастил бы свой «цветущий сад», подобный саду своего наставника и учителя.

18 июля 1800 г. Н. Я. Бичурин постригся в монахи и стал носить имя Иакинф. Вскоре ему поручили управление Казанским иоановским монастырем, а в 1802 г. назначили ректором Иркутской духовной семинарии. И стал он внедрять здесь новый метод преподавания, а одновременно наводить порядок и дисциплину. Но это была не Казанская академия с давними просветительскими традициями, молодому ректору приходилось труднее, чем Амвросию в начале своей деятельности. [8]

Возникший конфликт между ректором и бурсаками (каждому было за 20 лет, т. е. они являлись чуть ли не сверстниками своего учителя) закончился тем, что Иакинф лишился «архимандричьего креста», и его перевели на должность преподавателя риторики Тобольской семинарии.

Такое резкое падение вниз было закономерным результатом расхождения идеалов Иакинфа с его поступками. С одной стороны, для полной реализации идей христианского просвещения необходима была власть, и он быстро достиг ее. Но, с другой стороны, за быстро обретенную власть нужно было жертвовать многими земными благами и человеческими страстями, в том числе и любовью к женщине. Молодой архимандрит не захотел мириться этим: в Иркутск он поехал вместе со своей возлюбленной, «девкой Натальей Петровой, бывшей дворовой отставного прапорщика Дмитрия Харламова» и разместил ее в келье под видом смиренного монаха-послушника. Вскоре данный весьма дерзкий поступок со стороны архимандрита стал известен не только семинаристам, но и высшему начальству...

Тобольск стал для Иакинфа и городом ссылки, и местом обретения новых друзей. Здесь он познакомился с учителем татарского языка главного народного училища Н. Б. Атнометевым. Уроженец ближайшего городу татарского селения увлек нового преподавателя семинарии забавными рассказами и преданиями о местном крае, о возникновении Тобольска на месте бывшего татарского города и т. д. Н. Б. Атнометев был ученым-лингвистом, учеником крупного тюрколога XVIII в. И. И. Гиганова (он тоже жил и работал в Тобольске, но до того времени не дожил). Под его руководством он составил и издал «Букварь татарского и арабского письма» (СПб., 1802). Через год из Петербурга поступил тираж «Российско-татарского словаря» И. И. Гиганова (СПб., 1804). Эти две работы, подаренные тобольским тюркологом, Бичурин хранил в своей библиотеке более четырех десятилетий. Ведь именно они втянули его в восточную филологию! А из письма князя А. Голицына от 8 января 1806 г. мы узнаем, что к тому времени Иакинф и с китайским языком «основательно был знаком».

Н. Я. Бичурин не сдавался, упряжняясь в восточных языках, он словно готовился к новому восхождению. Вскоре его терпеливое ожидание сбылось: Амвросий помог ему [9] вернуть сан архимандрита и стать начальником Пекинской миссии.

«В 1807 году я назначен был членом духовной Российской миссии, отправлявшейся в Пекин,— вспоминал Иакинф потом о том времени.— Мысль, что буду проезжать через такую отдаленную страну, которую хотя многие знают по описаниям, но не многие видели своими глазами, чрезвычайно восхищала меня, и я предположил, по выезде из Кягты за границу, вести подробный путевой дневник. Мне хотелось описать проезжаемую страну с селениями и городами, состояние в оной годовых времен, произведения из трех царств природы, и даже присовокупить к сему статистическое описание Монголии».

В Пекине глава Российской миссии усердно стал заниматься своей миссионерской деятельностью: переложил на китайский язык и напечатал краткий катехизис, в церквах миссии постоянно отправлял богослужение. В первые пять лет, когда имелись средства, дела и хозяйство миссии шли благополучно. Но к 1812 г. миссия не получила из России серебра па следующее пятилетие. «Очутившись в таком безотрадном положении,— писал по этому поводу историограф миссии Н. Адорацкий,— члены миссии стали требовать от начальника миссии жалованья. Чтобы сколько-нибудь удовлетворить их петициям, он стал распродавать лишнее и закладывать монастырские земли, дома и другие вещи. Когда и эти ресурсы иссякли, в заклад пошли и вещи церковные».

Болезнь, а потом и смерть двух членов миссии, серая повседневность — все это отрицательно сказывалось в поведении членов миссии. Через некоторое время сошел с ума один из иеромонахов. «Действительное от сей болезни средство состоит в деятельной жизни,— писал в своем донесении глава миссии в 1810 г.,— но упражнения, свойственные человеку неученому, нельзя найти в нашей уединенной жизни здешней».

В то время сам архимандрит вел весьма деятельную жизнь. «Не хваля себя, могу сказать,— писал глава миссии в письме от 14 августа 1810 г.,— что живу я здесь единственно для отечества, а не для себя. Иначе в два года не мог бы и выучиться так говорить по-китайски, как ныне говорю». Овладев китайской разговорной речью в течение четырех лет, он составил китайский «словарь вещей с русским произношением и переводом», изучил десять тысяч иероглифов. Но это было лишь началом, первым подступом к Храму науки. [10]

3. Прозрение подвижника

В одном из писем из Валаамской монастырской ссылки Н. Я. Бичурин признался, что в начале жизни он вел себя «весьма рассеянно», в чем и раскаивается. Но уже с 35 лет (1812 г.) «избрал для себя известные правила», которым с тех пор следовал постоянно.

В чем заключалась суть этих правил?

Биограф ученого Н. Щукин объяснял это так (очевидно, он передавал воспоминания самого Иакинфа): «На седьмом году пребывания в Пекине о. Иакинф стал переводить, по совету учителя, четырекнижие (сы-шу) с объяснениями и, к величайшей радости, узнал, что книги эти суть ключ к уразумению китайской учености; тогда же открылась необходимость знать китайскую историю, географию и статистику».

Если раньше филологические увлечения архимандрита вытекали из его прямых должностных интересов («содействование умножению в иностранном государстве церкви Христовой»), то теперь он занялся светскими познаниями, наукой. «Кроме истории, географии и медицины,— писал ученый в 1816 г.,— сколько других предметов, могущих обратить внимание иностранца и любителя древности... Сколько бы открылось новых явлений, если бы пройти здешнюю медицину и ботанику. Здесь давно прививают оспу... поэзия китайская имеет свое стопосложение, по ударениям располагаемое... риторика содержит свои правила для сочинений, и сии правила имеют некоторое сходство с нашими...»

Н. Я. Бичурин занялся углубленным изучением Китая, с этой целью («для окончания трудов в переводе историй, географии и других мелких сочинений») просил синод оставить его на следующее десятилетие. За это время ученый проштудировал пространную историю Китая в 270 томах, статистику в 18, энциклопедию в 20 и словарь в 6 огромных томах, перевел десятки томов китайских текстов всего 17 названий. (Основная часть опубликованных Бичуриным китайских переводов сделана именно в годы его пребывания в Пекине.)

И вот 15 мая 1821 г. члены девятой духовной миссии двинулись из Пекина в сторону России. Караван 15 верблюдов вез 12 ящиков книг на китайском и маньчжурском языках, ящики с рукописями, красками и шесть трубок с картами и планами (заметим: в один ящик [11] вмещалось более 20 томов истории Китая!). Это имущество главы миссии весило около 400 пудов!

По пути домой Н. Я. Бичурин вел дневник, внося туда не только наблюдения, но н свои настроения и чувства. «Когда взошел я на самую высшую точку гор,— писал он 25 мая 1821 г.,— то справа открылась предо мною обширнейшая, глубокая, усеянная холмами долина. В горных падях начинали образовываться легкие туманы, а в низменных местах уже представлялись обширными разливами. На левой стороне в отдаленности запада синелись мрачные утесы дальних хребтов, в которых терялась Великая стена, поворотившая отселе на запад. Большая дорога постепенно опускалась к северу гористыми местами, но средние холмы застенали подошву гор. Долго я стоял на подоблачной возвышенности и с удивлением рассматривал отдаленный окружности. Как свободно здесь сердце! Как чисты и возвышенны мысли! Тонкий воздух не тяготит чувств: дух легко погружается в сладостное размышление».